О каком «недавнем заимствовании» можно говорить в отношении Божества, чей образ восходит к Трипольской эпохе? Далее, если бы это и было скифо-сарматское заимствование, то что ж с того? Таковым признает Рыбаков (и многие другие исследователи) и Хорса — что не помешало тому оставить весомый след в именах людей и мест по всем заселённым славянами землям, да и в самом русском языке, отметиться в «Слове о полку Игореве», собственно, такой яркий след оставили вообще все три предыдущих Бога из киевского святилища; далее мы убедимся, читатель, что и его единственная Богиня не оказалась исключением.
Отчего же тогда нет ни имён людей — Семарьглов и Переплутов, ни названных в честь этого (этих) Божества (Божеств) рек, гор, низин, островов, ни поговорок в честь них, не преданий об их святилищах?
Наконец, о каком «забвении» Семарьгла в XII–XIV веках можно говорить, если буквально на тех же страницах исследователь говорит, что именно в XII–XIII столетиях изображения Семарьгла (и странного существа с птичьим телом, звериными лапами и человеческой головою, которое Рыбаков признал изображением Переплута, окончательно запутав вопрос — о каком замещении Семарьгла Переплутом идёт разговор, если оба Бога украшают своими изображениями один и тот же браслет?) щедро усыпали произведения русских мастеров?
Фактически здесь исследователь внезапно и не очень оправданно переходит на позиции «школы заимствований».
Однако, по моему разумению, если уж остальные четыре Божества капища 980 года не были забыты народом, совершенно невероятно, чтобы подобная участь постигла пятого, да ещё того, кто был связан с самыми насущными нуждами самого многочисленного слоя населения Руси, Московии и Российской империи.
Значит, надо искать следы культа киевского Семарьгла среди самых распространённых и живучих. Замена Семарьгла Переплутом в противоязыческих поучениях, на которую указал Рыбаков, закрепляет нас в уверенности, что поиски надо производить в весенней обрядности плодородия и заклинания урожая.
И эти поиски выводят нас на след. В 1884 уже упоминавшийся на этих страницах А.С. Фаминцын в своей работе «Божества древних славян» высказывает весьма остроумное предположение. Согласно ему, загадочное имя Семарьгл, причинившее столько головной боли исследователям, породившее столько гипотез, не более чем… описка.
Описка, освящённая авторитетом святого Нестора и закреплённая последующими писцами — напоминаю, читатель, что вне летописи мы встречаем имя Семарьгла исключительно в перечнях Богов, очевиднейшим образом списанных с того же летописного.
Переписчики приняли за две буквы — «ьг» — одну, «ы».
Читать, по мысли Фаминцына, следует Сем Ерыл, или Сем Ярил, точнее, Сем Ярила — ведь это имя употребляется в источниках всегда в родительном падеже (напомню, что древнерусское «Я» писалось как «ia»). Слово Сем Фаминцын истолковывал от древнеиталийского Semo — полубог, находя много сходств в культе италиков с одной стороны, и древних славян — с другой.
Надо сказать, что и современные учёные говорят о ранних и близких контактах италиков и праславян. Вторая же часть имени Киевского Божества в особом переводе не нуждается.
Это — Ярило! Ярило — один из известнейших славянских Богов; но с ним же связано и одно из известнейших заблуждений в области славянской мифологии, закреплённое популярной и художественной литературой а ныне — и иными произведениями «славянского фэнтези».
Я говорю, конечно, об отождествлении Ярилы с Солнцем. Живучестью своей этот миф (на сей раз не в смысле священного предания, но лишь в смысле устойчивого и распространённого заблуждения) обязан замечательной пьесе Александра Николаевича Островского «Снегурочка» (1873 год).
Тот, кто не видел её постановок и посвящённых им рисунков и декораций Виктора Васнецова и Николая Рериха, не слышал великолепной музыки Римского-Корсакова, тот наверняка хоть раз в жизни видел игровой или рисованный мультипликационный фильм по мотивам этой пьесы.
И чуть ли не на уровне подкорки врезалось в память многих поколений русских людей — в первую очередь неравнодушных к родной культуре — торжественное песнопение:
Свет и сила,
Бог наш Ярило,
Красное Солнце наше,
Нет тебя в мире краше!
Пьеса, что и говорить, гениальна. Однако нельзя использовать её как учебник по Языческому прошлому славян. Берендеи — не славянский идиллически-мирный народец, а степные кочевники, осаженные на землю по границам Руси киевскими князьями за военную службу. Лель — не юный пастушок, а Богиня любви Леля, дочь покровительницы космической и семейной гармонии Лады. Да и Ярило имел с Солнцем очень мало общего.
Как мы с вами видели, читатель, Царь-Солнце, Хорс Даждьбог, выступал, помимо прочего, как установитель брачных норм и суровый преследователь их нарушителей. Ярило же, как мы сейчас увидим, считался покровителем буйных разгульных праздников, на которых и супружеская измена если не поощрялась, то допускалась.
Солнечное Божество и Ярило в этом плане составляют скорее противоположность — но не враждебную, антогонистическую, а взаимно дополняющую друг друга — как, соответственно, аполлоническое и дионисийское начало в Древней Греции.
Главные праздники Ярилы — в конце апреля и в начале июня — плохо соотносятся с солнечным культом. Что до Островского — он писал с оглядкой на популярные тогда сочинения мифологистов так называемой солярной (солнечной) школы, видевших Солнце (или тучу, или гром) решительно во всех персонажах славянского (и не только) фольклора.[58]
Так что интуиция писателя в данном случае, право же, ни при чём. Ярь — это весна, зелень, вешний хлеб, желание, похоть, ярец — май, яр — жар. Слово «ярь»-весна схоже с немецким (yahr), английским (year) обозначением года, отсюда же греческое «эра».
Переярок — волчонок, переживший одну весну, а овечка, пережившая весну, — ярка. Яро — шибко, быстро, скоро, ярун — похотливый (или токующий тетерев, или бык-производитель), ярость — гнев и похоть, яриться — чувствовать похоть, сербское слово «ярич» обозначает любовный жар.
Греческое слово «эрос» и латинское «эрекция» родственны имени русского Бога. В Костроме есть Ярилово поле, под Кинешмою была Ярилова роща, у Плещеева озера — гора Ярилина плешь, село Ерилово в дорогобужском уезде, урочища Яриловичи в тихвинском и в валдайском, Ярилова долина около Владимира, и так далее и тому подобное.
Личное имя Ярун встречается в летописи, Ярило как имя человека — в документах московской эпохи и в берестяной грамоте XII века из Старой Русы. Сохранилась и загадка: «Выскочил Ярилко из-за печи, начал бабу ярить — только палка стучит» (ответ, если кому любопытно, — метла).
На праздниках Ярилы, на вопросы этнографов, что, мол, это за Ярило такой, празднующие отвечали: «Он (Ярило. — Л.П.) любовь очень одобрял». Праздники Ярилы знала Русь, Белоруссия, Сербия. Знало Ярилу — под несколько изменёнными именами — и «Поморье Варяжское», и Болгария — о чём, впрочем, чуть погодя.
В Белоруссии Ярилу (Ярылу) встречали 27 апреля — почти в те же дни, когда литовцы, пруссы, жмудь и иные балтийские племена пили пиво, славя Пергрубия-Переплута. Самого Ярилу белорусы представляли в виде прекрасного молодого всадника на белом скакуне, в белом одеянии и в венке из цветов, держащего в левой руке — снопик ржи, а в правой — человеческую голову (символы, соответственно, жизни и смерти).
В посвящённый его встрече день наряжали Ярилой девушку, и вели коня, на котором она восседала, по полям, с песней:
Волочился Ярило,
Да по всему свету
Полю жито родил,
Людям детей плодил.
А где Он ногою,
Там жито копною,
А где Он глянет,
Колос зацветает.